Золотые двадцатые

Эта статья находится на начальном уровне проработки, в одной из её версий выборочно используется текст из источника, распространяемого под свободной лицензией
Материал из энциклопедии Руниверсалис
«Духи этой зимы — Vogue». Рекламный плакат, Карлсруэ, 1927

Золотые двадцатые (нем. Goldene Zwanziger) — термин в историографии Германии для обозначения краткого периода истории с 1924 по 1929 годы, когда Веймарская республика достигла определённого уровня стабильности, восстановила экономику и добилась международного признания[1]. Аналог понятия «Ревущие двадцатые» в других западных странах.

Название отражает экономический подъём мировой конъюнктуры в 1920-е годы и символизирует период расцвета немецкого искусства, культуры и науки. Конец «золотым двадцатым» положила Великая депрессия 1929 года. Настоящим голосом эпохи стал публицист Курт Тухольский, твердивший об опасности сохранения в обществе неизжитых антидемократических тенденций, которые вскоре, действительно, привели к власти нацистов.

Социальные условия

Версальский договор, заключённый по результатам Первой мировой войны, принёс Германии голод, эпидемии, безработицу и катастрофическое положение в секторе медицинского обеспечения. Смертность новорождённых достигала 14 %, что было самым высоким показателем в Европе. Политические убийства, жертвами которых стали в частности Маттиас Эрцбергер и Вальтер Ратенау, а также ненависть и призывы к насилию характеризовали германскую политическую культуру начала двадцатых годов XX века. Гиперинфляция 1923 года, народные волнения, их насильственное подавление и путчи (см. Капповский путч, Пивной путч, Рурское восстание и Мартовское восстание 1921 года) привели к многочисленным жертвам.

Жилая застройка в берлинском районе Сименсштадт. Проект Ганса Шаруна. 1921—1931

Во время первомайской демонстрации в 1929 году, проведённой КПГ вопреки запрету на массовые мероприятия, полиция Берлина начала стрелять по демонстрантам, убив 33 человека и ранив более 200. Эти события стали известны под названием Блутмай или «кровавый май».

Введением рентной марки удалось остановить гиперинфляцию. Последствия Версальского договора были смягчены Планом Дауэса и Планом Юнга. Началась фаза экономического подъёма. За период с 1924 по 1930 год Германия получила в виде займов около семи миллиардов долларов — по большей части от американских финансистов. Займы шли на платежи по репарациям и на расширение дорогостоящей социальной сферы, служившей образцом для всего мира. Промышленность, долги которой обесценились вследствие инфляции, получала миллиардные кредиты на замену оборудования и модернизацию производства. Объём промышленной продукции, составлявший в 1923 году 55 % уровня 1913 года, к 1927 году возрос до 122 %. Впервые за послевоенное время уровень безработицы опустился ниже миллионной черты[2]. Рост индексов в 1923—1928 годах почти во всех секторах не только превосходил показатели во всех других европейских государствах, но и, несмотря на уменьшение территории Германии, довоенные достижения страны. В 1928 году доходы населения превысили уровень 1913 года почти на 20 %[3].

Внешняя политика

Политическую напряжённость между Германией и Францией в значительной мере сняли Локарнские договоры. Неожиданный Рапалльский договор с РСФСР (а позже — по соглашению от 5 ноября 1922 — с другими республиками СССР) вернул Германию в международное сообщество. Вступление Германии в Лигу Наций в 1926 году рассматривалось Францией и Великобританией как возможность ослабить, вызывавшие их опасения после Рапалло, связи Германии с СССР. Так, когда Франция замедлила сокращение численности оккупационных войск в Рейнской области согласно локарнским соглашениям, министр иностранных дел Великобритании Остин Чемберлен напомнил министру иностранных дел Аристиду Бриану что мы должны "бороться с Советской Россией за душу Германии"[4]. В тоже время министр иностранных дел Германии Густав Штреземан был заинтересован в поддержании связей с Советским Союзом для давления на Польшу, с перспективой дальнейшего пересмотра германо-польской границы. Однако для Штреземана, поскольку пересмотр Версальского договора было возможно только с западными державами, именно отношения с Западом было приоритетом. В беседах с делегациями западных держав в Локарно Штреземан соглашался с их мнением об экспансионистской политике Советского Союза. В письме к наследному принцу, защищая своб позицию по Локарнским договорам он писал, что "это утопия заигрывание с большевизмом"[5] В его представлении пересмотр Версальского договора может быть только мирным, даже еслиу Германии появятся военные возможности сделать это силовым путем. Военный пересмотр может ввергнуть Германии в гражданскую войну как это было в 1918-1919 годах.

Культурная жизнь

О моде и массовой культуре 1920-х гг. см. статью Ревущие двадцатые.
Марлен Дитрих в фильме «Голубой ангел» (1930)

По мере стабилизации политической и экономической обстановки на смену немецкому экспрессионизму в изобразительных искусствах, музыке, кино пришло традиционалистское течение — «новая деловитость» (Neue Sachlichkeit). Его представители искали возврата к традициям довоенного реализма, а иногда даже классицизма, не забывая при этом об уроках авангарда. По наблюдению И. М. Фрадкина, «новая деловитость» была не столько художественным течением, сколько жизнеощущением современной эпохи, пришедшей на смену полосе революционных потрясений и военных лишений[6]. Художники той поры подняли на щит лозунг функциональности:

Взамен архаических критериев красоты, взамен смешения чувств и экзальтированной духовности призывали видеть красоту времени в документе, факте, прикладной полезности предмета[6].

Э. Мендельсон, Б. Таут, Э. Май и другие ведущие архитекторы продолжали рационалистические традиции Баухауса; образцом функционализма той поры может служить жилой квартал «Новый Франкфурт». Крупнейшим явлением литературной жизни стал роман-коллаж Дёблина «Берлин, Александрплац» (1929) — детальный репортаж из жизни подонков столичного общества. Критики видели в подчёркнуто беспристрастном тоне адептов «новой деловитости» отказ от гуманистических идеалов, цинически отрешённое принятие всех болезней человека и общества как неизбежности, торжество материального начала над духовным[7].

В Берлине, Гамбурге и других крупных городах Германии получили небывалую популярность кабаре, андрогинные звёзды которых носили костюмы противоположного пола, практиковали стриптиз, распевали непристойные песни, танцевали перед публикой на столах. Наибольшим успехом пользовалась Анита Бербер. Марлен Дитрих запечатлела образ звезды такого кабаре в фильме 1930 года «Голубой ангел». Гротескно окарикатуренные образы берлинской ночной жизни сохранили полотна Отто Дикса и Георга Гросса. Атмосферу начала 1930-х в Германии передают автобиографический роман К. Ишервуда «Прощай, Берлин» и основанная на нём кинолента Боба Фосса «Кабаре» (1972).

Примечания

  1. Außenpolitik. Дата обращения: 13 апреля 2009. Архивировано 7 февраля 2009 года.
  2. Уильям Ширер «Взлет и падение Третьего рейха» — М., 1991
  3. Иоахим Фест «Адольф Гитлер» — 1993
  4. Jonathan Wright, Gustav Stresemann. Weimar’s Greatest Statesman (Oxford, 2002)
  5. Jonathan Wright, Gustav Stresemann. Weimar’s Greatest Statesman (Oxford, 2002)
  6. 6,0 6,1 Архивированная копия. Дата обращения: 30 июля 2017. Архивировано 30 июля 2017 года.
  7. A Concise Companion to Realism — Google Книги. Дата обращения: 30 июля 2017. Архивировано 31 июля 2017 года.

Литература

  • Michael Bienert: Die Zwanziger Jahre in Berlin. Berlin Story Verlag, 2005, ISBN 3-929829-28-2
  • Gerd Presler: Glanz und Elend der Zwanziger Jahre. Die Malerei der Neuen Sachlichkeit. DuMont Verlag, 1992, ISBN 3-7701-2825-7
  • Steffen Raßloff: Bürgerkrieg und Goldene Zwanziger. Erfurt in der Weimarer Republik. Erfurt Sutton Verlag 2008, ISBN 978-3-86680-338-1